Вот Экклесиаст сокрушается о бессмыслице жизни:
2: 17 И возненавидел я жизнь, потому что противны стали мне дела, которые делаются под солнцем; ибо все - суета и томление духа!
Отсюда следует как будто пессимистический вывод: следует осудить, а может быть, и прекратить свою жизнь, ибо она бесполезна и ненавистна. Проповедь самоубийства как честного расчета с жизнью. Так толкует Экклесиаста Лев Толстой в своей "Исповеди", обильно цитируя его и заключая, что пессимизм подводит царя Соломона к самоубийству. "Обманывать себя нечего. Все — суета. Счастлив, кто не родился, смерть лучше жизни; надо избавиться от нее".
А между тем, по Экклесиасту, жизнь все-таки лучше смерти. "Кто находится между живыми, тому есть еще надежда, так как и псу живому лучше, нежели мертвому льву" (9:4).
То же самое в отношении труда. Сначала Экклесиаст обличает тщетность труда, а потом, как итог всех размышлений и мудрствований, призывает неустанно работать, не давать отдыха руке своей.
Обличение труда:
1:3 Что пользы человеку от всех трудов его, которыми трудится он под солнцем? 2: 11 И оглянулся я на все дела мои, которые сделали руки мои, и на труд, которым трудился я, делая их: и вот, все - суета и томление духа, и нет от них пользы под солнцем! 2: 18 И возненавидел я весь труд мой, которым трудился под солнцем, потому что должен оставить его человеку, который будет после меня.
Оправдание труда:
9:10 Все, что может рука твоя делать, по силам делай; потому что в могиле, куда ты пойдешь, нет ни работы, ни размышления, ни знания, ни мудрости. 11:6 Утром сей семя твое, и вечером не давай отдыха руке твоей, потому что ты не знаешь, то или другое будет удачнее, или то и другое равно хорошо будет.
Странная логика. Вопреки бесполезности труда – трудись, не покладая рук. А может быть, не вопреки, а благодаря? Или то и другое: благопреки? Благопреки бесполезности труда, отдавайся ему.
О веселье Экклезиаст вначале отзывается уничижительно:
2:1-2 Сказал я в сердце моем: "дай, испытаю я тебя весельем, и насладись добром"; но и это - суета! О смехе сказал я: "глупость!", а о веселье: "что оно делает?" 7:4 Сердце мудрых - в доме плача, а сердце глупых - в доме веселья.
Но что же остается делать человеку на земле, если не жить в труде и веселье? И вот, осудив пустоту веселья, Экклесиаст восхваляет его:
8:15 И похвалил я веселье; потому что нет лучшего для человека под солнцем, как есть, пить и веселиться: это сопровождает его в трудах во дни жизни его, которые дал ему Бог под солнцем. 9:7 Итак иди, ешь с весельем хлеб твой, и пей в радости сердца вино твое, когда Бог благоволит к делам твоим. 11:8 Если человек проживет и много лет, то пусть веселится он в продолжение всех их, и пусть помнит о днях темных, которых будет много: все, что будет, - суета!
Как же разрешить это противоречия Экклесиаста с самим собой? Может быть, два голоса - безнадежности и воодушевления – просто перекрывают и заглушают друг друга, оставляя в остатке иронический ноль? Одна из недавних и самых острых интерпретаций Экклесиаста принадлежит Каролине Шарп, которая предлагает видеть в этой книге "последовательную и риторические целенаправленную иронию, формирующую текст". "Саморепрезентация Экклесиаста отмечена глубокой и всепроникающей иронией, которая побуждает вдумчивого читателя отвергнуть авторитет Экклесиаста и достоверность его заключений, как это скрыто делает сама книга". "Он ненадежный мудрец, и в нем нет радости. Мы доверяем словам Экклесиаста только с опасностью для себя".
(Carolyn Sharp, “Ironic Representation, Authorial Voice, and Meaning in Qohelet,” Biblical Interpretation, Volume XII, I, 2004).
Ирония, по Шарп, состоит в том, что Экклесиаст с равной убежденностью высказывает противоположные взгляды, а значит, не придерживается ни одного из них. Он говорит одному и тому же и "да", и "нет", что подразумевает "ни да, ни нет". Еще одна возможная трактовка, в духе Михаила Бахтина, предполагала бы, что перед нами случай полифонии: звучат два голоса, пессимистический и оптимистический, безверия и веры, которые остаются непримиренными, каждый со своей неопровержимой правдой.
Так что же хочет сказать Экклесиаст ? Ведь не писалась же книга 2,5 тысячи лет назад лишь для того, чтобы подтвердить постмодернистские или металингвистические теории текста? Что-то хотел сказать своим читателям Экклесиаст, и что-то извлекали многие поколения читателей из его мудрости?
