Мне милы стрекозы, хотя более понятны муравьи. Как Мандельштам, я завидую осам (сестрам стрекоз), жадно сосущим ось земную. Я сознаю, что цивилизация строится муравьями, и всеми историческими свершениями и славой веков мы обязаны их накопительно-созидательной деятельности. Я увлекаюсь стрекозами и, как правило, уважаю муравьев.
Но более всего мне интересны не те и не другие, а люди, для которых само совмещение жизни и принципов представляет проблему. Которые не просто живут, отдаваясь потоку жизни. И не просто трудятся, подчиняя свою жизнь более или менее достойной цели. Но люди, для которых важно то и другое, и они не знают заранее, как это совместить. Они на свой страх и риск пытаются проложить свой путь между стрекозиным и муравьиным, поэтому для простоты их можно назвать стремурами.
Стремуры то отдаются на волю жизни, пытаются все в ней изведать, впадают в жизнелюбие, порой неистовое и даже саморазрушительное; то спохватываются, обуздывают себя, ищут принцип, которому могли бы себя подчинить, и порой ломают свою жизнь во имя этого принципа. Первой в ряду таких характеров мне почему-то видится героиня бунинского "Чистого понедельника", хотя есть и гораздо более развитые типы, например, Пьер Безухов у Толстого, который мечется между "живой жизнью" и идеалами то религиозного, то политического служения. Мне кажется, этому типу принадлежит и Алеша Карамазов, не столько явленный в "Братьях Карамазовых", сколько задуманный для второго романа. Это люди, которые ради вдруг обретенных принципов могут изменить свою жизнь. И они же перед лицом жизни могут изменить свои принципы, даже изменить принципам.
